Штурмуя Лапуту (СИ), стр. 42

Прижавшись спинами к стене, слушали, как в гостиной шуршат и постукивают, иногда бубня что-то себе под нос тихое, но ворчливое. Потом шаги удалились в сторону ванной комнаты, зашуршало там. Выглянувший Укс успел увидеть спину немолодого брата-монаха. Показал напарнице — «прислужник», воровка разумно качнула кинжалом — «без слуг не бывает».

Неспешный монах закончил в умывальной, прошаркал к двери. Злоумышленники вышли в комнату: на столе был сервирован ужин, невзирая на вполне очевидный, хотя и дождливый день за окном, уже горели свечи.

— Скромно, — прошептал Укс, глядя на блюдо с ветчиной и веточками зелени. — На двоих точно скромно.

— Это не ужин. Тот после первого вечернего колокола будет. Это так, перекус под деловую беседу, — пояснила напарница, лучше знающая местные обычаи.

— Ванную тоже к деловой беседе готовили? — засомневался Укс.

Напарники заглянули в ванную, воровка приложила ладонь к бронзовой бадье над узкой корытной лоханью:

— Теплое водоснабжение. Но не постоянное.

— Все равно прогресс и возмутительная роскошь. Значит, сейчас заявится, — Укс посмотрел на напарницу.

Опять губы у нее вздрагивают. Боится и мерзнет, все же не привыкла по чужим дворцам лазить. И согреться не успела.

Взял за затененные капюшоном щеки, поцеловал:

— Все нормально будет. Не в первый раз. Ты здесь постой, без нужды не вмешивайся. Если явятся двое-трое-четверо, я вполне справлюсь.

— Как скажешь, хозяин, — пролепетала с той же интонацией, улыбнулась не очень-то естественно.

Укс вышел, оглядел комнаты. Все нормально, покрывала на кровати разве что измяты, но от дверей этот возмутительный непорядок все равно не виден. Нормальная рабочая обстановка.

Он занял место недалеко от входной двери, за выступом стены. За окном потемнело и вновь вовсю лило. Хорошо это или не очень, сказать трудно. А воровка у нас хорошая девчонка, вот это точно.… Жаль будет, если…

Укс подумал, что жалеть глупо. Жизнь, она такая как есть. Тут Логоса и богов ругать глупо — такую жизнь еще задолго до них придумали.

За дверью послышался неясный шум — хорошие двери, звуки отражают надежно. Это кстати. Да и вообще всё кстати, а то думать и изнывать сил уж нет.

Глава девятая

Дела духовные

Вошли. Двое, один сразу обернулся, задвинул засов…

…Укс вжался в стену, растаял в тени…

Молчания не нарушилось — монах повыше ростом еще раз проверил засов, молча ухватил за задницу спутника, властно пощупал сквозь рясу, подтолкнул в сторону умывальни. Ничего удивительного — усредненная линия сего жанра, религиозные садисты, они такие, предсказуемые. Но сейчас внесем разнообразие, вернем в традиционность…

… Когда перед невысоким монахом возникла фигура в сутане, тот и отшатнуться не успел. Длинный граненый наконечник тичона вошел в грудь, на миг показался из спины и исчез, непоправимо попортив рясу. Монах еще не начал оседать на колени, а Укс скользнул мимо, огибая мертвеца…

… Этот старше, лица не разглядеть — но должно быть он — епископ. Успел шарахнуться к двери, схватился за кинжал, начал раскрывать рот… Торец древка дротика мелькнул неуловимо, ткнул-ударил в лоб. Характерный звук столкновения очень твердого дерева и тоже твердой, но чуткой лобной кости черепа…

Глядя, как сползает по двери тело, Укс подумал, что следует вывести формулу закономерности тембра звука удара с уровнем высокопоставленности конкретного черепа. Иной раз вот этак двинешь, а звук — будто по рассохшемуся ведру попал. Как-то эта разница должна объясняться, нужно просчитать и с Лоуд посоветоваться. Вывод имеет практическую научную ценность.

Укс оглянулся — дверь в умывальню была практически закрыта, но подсматривала напарница, не в ее духе все на самотек оставлять. Призывно махнул. Через пару мгновений вязали бесчувственное тело лентами распоротого полотенца. И соображает воровка быстро, и рвет ткань ровно.

— Это он?

— Очень похож. Но без капюшона и в бессознательности я епископа не видела.

— Должно быть он. Сутана хорошая, запах богоугодный… — Укс потащил тело от двери.

Сидели за столом, ужинали.

— А сколько у нас времени? — поинтересовалась воровка, аккуратно откусывая от бутерброда с ветчиной.

— Времени вообще или до прояснения сознания епископа?

— До прояснения. Удар же наработанный, наверное, по времени действия тебе известен?

— Тут от дозировки мало что зависит. Цели воспринимают воздействие индивидуально, силу в удар вкладывать приходится с некоторой гарантией, а то иной раз крайне твердолобые попадаются. Думаю, как раз к вечернему колоколу очнется. Можно ускорить, привести в себя, но тогда он не очень просветленный будет, беседовать сложно.

— Понимаю. А если придут, вызывать начнут?

Укс взял еще кусочек хлеба и ветчины:

— Все же епископ. Имеет право замечтаться о святом. На кальвадос не смотри. Тебе не нужно.

— Полстакана не помешало бы. Я со спиртным быстрее соображаю, да и теплее будет, — невзначай заметила воровка.

Укс взял позолоченный кувшин, молча вылил за окно на замусоренную галерею. Журчание растворилось в шелесте дождя.

— Напрасно, — помолчав, сказала напарница. — Хороший кальвадос, высшей перегонки. Глоток не повредил бы.

— На «деле» не потребляй. Потом хоть упейся. Кстати, не знаешь, отчего здешнее кактусовое пойло вдруг «кальвадосом» называется?

— Понятия не имею, — сунула в рот остаток бутербродика, сдержанно запила из бокала. Вода у инквизиторов конечно, того… безгрешная и безвкусная.

— А свинина недурна, — почти в такт мыслям отметила воровка. — Жаль, в мире, кроме свинятины, мало чего хорошего попадается.

— Профессор тоже всегда так говорит, — сказал Укс, думая о том, что напарница обидчива действительно почти как ребенок.

— Профессор мудра, — согласилась с общеизвестной истиной воровка. — Гляну пока картины. Это можно?

— Искусство, как без него.

Вновь пошла вдоль стены, разглядывая выразительные полотна. Укс, стараясь не коситься, доел и допил, неспешно прополоскал рот. Вот нет у воды хорошего вкуса, словно дождевую влагу небрежно отстаивали, хотя епископу-то точно фильтровали. Может, как раз оттого, что фильтрованная…

Да, фильтрованная жизнь имеет свой унылый привкус, Логос охотно подтвердит очевидное.

Встал за спиной воровки. На полотне всё было изображено очень красочно, но мрачновато.

— Темно уже, толком не рассмотришь, — сказал Укс.

— Еще видно. Про жаровни я поняла. Вот те с крючьями… это до жаровен или уже после?

— Это другой поток грешников, — Укс обнял узкие плечи. — Вообще тут по большей части аллегория. Поскольку подъемные цепи изображены чисто условно, технически на таких не вздернешь. Знаешь, что такое «аллегория»?

— Нет. Тоже что-то возбуждающее и согревающее?

— Не злись. Сейчас не злись. Потом будешь. Я знаю, у тебя память хорошая. У меня тоже. Обиды, вредности и долги хорошо помню.

— Даже не думала…

Укс зубами стряхнул с ее головы капюшон и, наконец, поцеловал в шею. Шрама видно не было, только кончиком языка можно его угадать.

— А сейчас уместно? — прошептала напарница, ее вновь начало потряхивать.

Нет, в этом не притворялась. Укс уже слегка различал оттенки создаваемых ею иллюзий. Которые частью не иллюзии. Логос только вздохнет — как у женщин все запутанно. Но хорошо, что их уравнения можно сократить.

Когда подхватил на руки, молчала. Когда, переступив через связанное тело, пронес в спальню, тоже молчала. Когда заново упали на епископскую постель — ни звука протеста, только за шею обнимала. Вот когда съехал пониже и взялся за точеные щиколотки, горячо и невнятно запротестовала:

— Не-нет-нет-нет!

Когда умная и сдержанная женщина столь жарко и многословно возражает, и без Логоса понятно — это она саму себя убеждает. Возражать даме в такой момент бессмысленно, лучше нежнее обнять ее ноги…