Ворожея: Лёд и Пламень (СИ), стр. 38

А князь на траву упал, меч из рук выронил. В голове зашумело, будто мёда хмельного испил он сверх меры. Накатил и страх на него лютый, и усталость смертная, сердце забилось гулко, будто удары пропущенные им нагоняя. Лежит, воздух, как рыба ртом, ловит, ведьма поодаль встала, не мешает, сейчас нужно Светозару в себя придти, а там уже и обратно двинутся. Да и нога, хвостом ударенная да лапой битая, болит. Полежав с четверть часа, князь сердце успокоил и поднялся, пора, мол, им и обратно. До избы на озере добрались быстро, будто дорога сама к ней выводила их, у озера конь дожидался уже, нетерпеливо перебирая копытами и фыркая.

В избе Светозар разложил перед собой каменья самоцветные, рукоять в виде главы змеиной да клинок, рунами весь исписанный, на одной стороне его руны льда были, на второй — огня. Приложил рукоять к клинку, тут же срослись они, будто и врозь никогда не были, а как глаза вставил, засверкал меч огнём синим, загудел, будто пламя в печи, и такой силой от него повеяло, что ведьма невольно отшатнулась.

— Меч сыскали, теперь нам бы с тобой дорогу найти домой обратную, — проговорил князь, убирая меч в сундук, сейчас он ему ни к чему.

— Знать бы как ещё, — откликнулась Вильфрида, она помешивала кашу в горшочке, благоухавшем на всю избу, после таких испытаний им требовался сытный ужин. — Нет у меня серпа волшебного, как у Мары.

— А ежели коней упросить? — Светозар аж с лавки вскочил. — Они ж по земле скачут, может, и нас выведут аль вынесут?

Мысль показалась им хорошей, решили дождаться возвращения чёрного скакуна и с ним поговорить, а пока князь в конюшню пошёл, там уже стояла белая лошадь, давно не чесал он ей гривы, а заодно и баню решил истопить, перед возвращением домой обмыться хотелось. Вот только бани на дворе не оказалось, подивился он тому.

Вернулся в избу, рассказал о том ведьме, в ответ она усмехнулась.

— А ты что ли не знаешь, в чьей избе мы? — спросила она, помешивая варево в горшке.

— В чьей?

— Это ягини изба, а ягини души в Навь провожают, по ту сторону бани не нужны, сюда уже мытыми все приходят, — пояснила она князю. — Потому и нет тут бани.

— А еда тут тогда зачем?

— Поминальная она тут, каши вон, кисели варить — всё подготовлено, ну и чтоб ягиня питаться могла, она-то не дух бесплотный, — Вила сняла горшок с печи и разложила кашу по мискам, сдобрив ту маслом и мёдом.

Поужинав, спать легли, укрывшись волчьими шкурами. В ночи снова Виле Мара явилась, протянула к ней свои бледные руки.

— Не сыскала ты силу свою, без меня сложно-то. А ты меня всё прочь гонишь, — её тихий голос доносился как будто издалека. — Разве самой не хочется силу иметь?

Ведьма ничего не ответила, лишь отвернулась. Опять они на той поляне стоят, будто места другого нет. Мара, будто мысли её подслушала, снова заговорила.

— Отсюда всё и началось, Вильфрида, здесь тебя Тишка с братовьями у матери забрал. Станешь моей, я тебе мать вернуть смогу, сама знаешь, то в моей лишь власти, никто боле мёртвых вернуть не может.

Вила лишь покачала головой, даже ежели мать вернётся из Нави, то живой ей не быть, будет как Тишка, а то разве жизнь, Тишка иной не знал, ему легче. Разозлилась Мара, махнула серпом и исчезла в ночи. А ведьма проснулась, вновь успокаивая бешено колотящееся в груди сердце. Сколько её ещё жница мучить так будет и где же силу ей свою отыскать? Даже меч нашли, а силы так и нет. Успокоилась да легла обратно, сейчас не о том думать надобно, сперва древлян спасти нужно. Засыпая, Вила подумала, что Мара неспроста приходила к ней, жница что-то знала, вот только что?

Наутро к коню пошли, но тот им ответил, что нет им хода с ними вместе, живому там не пройти. Опечалился Светозар, совсем голову повесил, как им вернуться на Русь, как ему земли свои спасти? Но скакун его успокоил.

— Что ж ты, князь, не весел, да голову повесил? Меч же вы сыскали? Так им проход и откройте для себя, ведьма-то и сейчас сдюжит, но только туда, где уже бывала она либо её суженый, пока сможет. Сила в том мече большая, может он ткань мироздания распороть. Не зря этого меча боги сами боятся.

Вернулись они в избу, сели, достал Светозар меч, положил перед собой, смотрит на него.

— Думаю я, — проговорил князь. — Ежели он такие чудеса творить может, то как бы он и нам вред не сотворил?

— Меч он завсегда хозяину послушен, вот только сперва хозяином стать надобно, — пояснила Вильфрида. — Только для того надо его призвать да кровушкой своей помазать. А свойства у него и впрямь дивные, — продолжила ведьма. — Порезы от него кровят долго, раны не срастаются, а разрубит он всё, что на пути попадётся. И огонь, и лёд из него исходит, а в руках он лёгкий, будто пёрышко.

— А ты-то откуда знаешь? — посмотрел на неё Светозар, удивлённо приподняв бровь.

Вила плечами пожала.

— Не знаю, будто само в голову пришло, едва глянула, — она и сама тому подивилась.

Пообедав, князь ритуал призывания силы меча провёл, и откуда Вилька только всё это взяла, но едва закончил, и кровь на клинок упала, меч будто ярче засветился, может и правда, работает оно. Передал он меч ведьме, та во двор вышла, замахнулась да как рубанет. И впрямь края воздуха разошлись, увидел князь в прорехе болото знакомое, по которому они сюда и пришли. Потянула Вильфрида его за собой.

Только они на берег вышли, как крики да гомон услышали со двора, со всех ног кинулись туда, а вдруг напал кто, пока их не было.

Городище

— …А я говорю, вертай взад, как было, — орал покрасневший от натуги домовой, пытаясь оторвать банника, вцепившегося в лавку. — Не может он! Мне это, понимаешь, как белке горошина, ты это всё затеял, тебе и исправлять!

— Я?! — возмутился тот. — Это вон всё она придумала! — мотнул он косматой башкой в сторону кикиморы, сидящей на лавке у печи и чистящей свои коготки тонкой щепочкой. — С неё и спрашивай!

— С меня? — Гранька округлила свои маленькие чёрные глазки. — Я что сказала, что в бане проход есть, а ты их тудой поволок, — накинулась она на банника.

Прошка переключился на кикимору:

— Ходит тут, смуту водит. Ежели б не ты, она б туда совсем не пошла! — завопил он, пытаясь схватить кикимору за длинный тонкий хвост, торчащий из-под юбки.

— Так ты, значится, — уперла сухонькие ручки в бока увернувшаяся от него Граня. — Нашёл виноватую, а что ж ты её не остановил?

— Да-да, что ж ты не остановил? — поддакнул банник, за что домовой тут же вцепился в его растрёпанную бороду.

Сцепившись, духи покатились по избе, снося всё на своём пути, со стола, звякнув, упал горшок с молоком, отчего то разлилось по полу среди черепков. Ссора переросла в самую настоящую драку, и вскоре клубок орущих духов выкатился во двор, где играли Тишка и Торяша. Те благоразумно вскочили на плетень и оттуда смотрели, как Прошка мутузит банника.

— Проход им открыл, супостат проклятый! Эта ещё, жаба болотная, подсуропила, — запыхавшись, бурчал он, пытаясь вырвать клок бороды банному духу.

— А сам-то, сам, — вторил тот. — Что делал? Ночью в печь орал, водяной ему, видите ли, сказал, что позвать Вильку надо, всю ночь горланил, спать не давал!

Тишка сдавленно хихикнул, вспомнив, как Прошка после разговора с речным хозяином, крадучись, вышел из избы в ночь и отправился в баню в одних портах. Там он присел у печи и стал в неё орать, Вильфриду звать. До самых петухов кричал, а наутро сказал, что простыл, дескать, вот и голос сел. Услышав смешок, домовой переключился на упыря.

— А тебе, смотрю, смешно, у нас ведьма пропала наша, а им двоим всё б в бирюльки играть да козлами по двору скакать. Никакой печали нет, — вцепившись в ногу Тишки, стащил того с плетня и начал трепать. Насилу от него упырь вырвался и обратно взобрался.

— А ты, кроме орать, сам-то чего сделал? — ткнул разошедшегося Прошку банник, с силой тыча в него пальцем.

— Я?! — от возмущения домовой аж палку выронил, которой собирался кинуть в Тишку, и та со стуком упала на землю.