Ворожея: Лёд и Пламень (СИ), стр. 32

Девушка зевнула.

— А коли просто сгинешь там, а? Кто будет тогда древлян спасать?

Но князь упрямо собирался прямо сейчас отправиться на озеро. И никакие доводы его не останавливали. Наконец Вила предложила ему коней испросить, они тут давно живут, должны знать, что за чудище там обитает. На том и порешили, а Вила растолкала наместника, снова спящим прикинувшегося, да заставила кашу варить.

Стоя у печи, он злобно сверкал глазами, как холопа какого кашу варить подрядила, что она о себе вобще удумала? Он совсем и забыл, казалось уже, что именно она ему сгинуть и не дала, да и от князя защитила. И такая злоба в его душе поднялась, хотелось прямо сейчас эту наглую девку в том самом озере притопить. Еле сдержался, понимая, что такого ему Светозар точно не дозволит. Надо хитрее было действовать, а как, он пока не скумекал.

Потому сварил кашу, да по мискам расклал и сам с краю присел, тоже позавтракать. Месть решил на потом приберечь, как они ему меч сыщут. Как он его отбирать будет, думать наместнику пока не хотелось, надеялся на чудо какое, аль богов помощь, то, что они его сюда бросили, он предпочёл не вспоминать.

После завтрака ведьма с князем в конюшню ушли, оставив Гостомысла на хозяйстве, миски помыть, печь вычистить да пол вымести. Ещё боле озлобился он на Вильфриду, мало того что нет уважения к нему должного, так ещё и бабьей работой его нагрузила, считает себя, видать, важнее, чем наместника княжьего, вновь позабыл он, что никакой он более и не наместник.

В конюшне стоял лишь чёрный конь, он поведал Светозару и Виле, что в озере водяной живёт, а щупла ими виденные, это корни его, коряги, как уж он их оживил, того скакун не ведал, но сказал, что злобный хозяин озёрный, никого не пущает в воду. Решила ведьма сама с ним поговорить. Вернулась в избу, взяла хлеба краюху да кусок сыра, мельком подумав, что надо бы разведать, откуда тут пища берётся, и вышла на берег.

Берег озера был топким и весь поросший густым камышом. Тёмная мутная вода поросла ряской, пахло тиной, и над гладью стоял густой туман.

Вильфрида подошла к самой кромке воды и бросила хлеб с сыром в озеро, произнеся нужные слова. Через несколько секунд вода забурлила, и из неё поднялась огромная голова с зелёными глазами и острыми зубами.

— Кто мой покой тревожит? — раздался хлюпающий зычный голос водяного.

А вскоре и весь он показался, покрытый зелёной чешуёй, с тиной на голове, откуда сверкали огнём глаза и торчал длинный мясистый нос. Под ним шевелились, будто что-то пожевывая, толстые, как у лягушки, широкие губы. Он почесал перепончатой лапой покрытый густой зелёной слизью бок и зевнул.

— Ягиня я новая, пришла познакомиться с хозяином озера, — ответила ведьма. — Хлеба поднести, узнать, как живётся тебе тут.

— Плохо живётся, — забулькал водяной.

— Чем же ты недоволен? — спросила Вильфрида. — Может, вместе скумекаем, как-то исправить.

— Да как тут довольным быть, духов нет, мавок нет, русалок нет, людей подношения делать нет? Живу бобылём, — грустно заключил хозяин озера.

— И правда, не дело-то, но то поправимо, думаю, — ответила Вильфрида.

Водяной задумался.

— Да как то поправишь, Мара окромя душ никого не пускает, — сказал он наконец. — Вот ежели б кто смог её победить или сговорить.

— А ежели я попробую, но взамен за услугу? — спросила ведьма.

— Это ж за какую? — тут же подался к ней озёрный хозяин, да так, что вода на берег выплеснулась.

— Клинок мне со дна добудь, а я потом с Марой говорить стану, без него она и слушать не будет. А подношения пока сама делать буду тебе.

Кивнул водяной и тут же скрылся под водой, булькнув напоследок:

— Сыщу, что просишь, но и ты не забудь, обещала.

Вернулась Вила в избу, присела на лавку, оставалось лишь ждать. Она надеялась, что водяной не обманет её и клинок им добудет, тогда лишь последнюю часть сыскать останется. Она перебирала в памяти слова последней подсказки, где ж глава меча спрятана-то, но да ладно, о том после думать станут.

Вскоре и князь вернулся, расчесав лошадь, он вошёл в избу и растянулся на лавке, закинув руки за голову.

— Гостомысл, налей-ка мне квасу, — бросил он наместнику.

Тот сверкнул глазами из-под густых бровей и поставил перед Светозаром кружку. Ну ничего, они ещё у него попляшут, сами ему станут прислуживать, только потерпеть немного.

— Ты б прикрылся, что ли, — князь окинул взглядом Гостомысла, так и щеголявшего в одних портах. — А то как-то неудобно с голым разговаривать.

— Так не во что ж, — пожал он плечами в ответ.

— Как не во что, а вон на сундуке что лежит? — Светозар мотнул головой в сторону большого, окованного медью сундука.

И правда, там как будто из ниоткуда появилась рубаха домотканная и штаны с лаптями. Это что ж, ему, наместнику Любича, в лаптях, будто мужику чумазому, ходить? Сам-то князь вон в сапогах сафьяновых, да и у ведьмы сапожки кожаные, а ему лапти.

Еле подавив злобу, рвущуюся наружу, пошёл одеваться, ещё не время зубы показывать. Нарядившись, ушёл обратно на печь, не мог он их лица видеть, так и хотелось в шеи вцепиться, но сил на то не было, нужно иначе как-то, хитростью что ли какой.

Вечером ведьма снова хлеб водяному отнесла, но вернулась ни с чем. Поужинав, опять его, Гостомысла, готовить заставили, да ещё и попрекали: дескать, плохо кашу сварил и мясо жёсткое, сами бы и готовили. Даже аппетит пропал у наместника, есть не стал и ушёл обратно к себе на печь. Притаился, слушая разговоры Светозара и Вильфриды.

Те снова обсуждали, где им меч сыскать, точнее, третью его часть. Снова ведьма стишок вспомнила:

— Змий лежит и ждёт свой час,

Поджидает где-то вас.

Коль придёшь к нему один,

Не видать тебе седин.

Потому возьми с собой,

Ту, что звать твоей судьбой.

Лишь она найдёт дорогу,

И положит меч к порогу.

Знает лишь она одна,

Где лежит его глава.

Светозар начал рассуждать о том, что змием и Аспид может быть, и Василиск, и Огненный змей. При упоминании последнего у наместника даже зубы свело — помнил он, чем ему встреча с его женской ипостасью окончилась, чуть душу богам не отдал.

Вильфрида же была уверена, что речь тут идёт о василиске, а к нему путь через Полуночный мир лежит. Перед глазами Гостомысла встала картина: снова чудился ему берег той реки, где по ту сторону шёл кто-то. Где на деревьях будто и не листва, а души потерянные. Шепчут что-то губами бескровными, руки тянут к нему, глаза чёрными провалами в душу прямо смотрят. Где в глубинах реки будто увидел, как плещется кто-то в ней… И так захотелось ему туда, вспомнился и мост, а на мосту том глаза змеиные, огнём горящие…

Чуть не соскочил с печи, чтобы туда броситься. Сдержался, надобно сперва дождаться, пока сможет клинок умыкнуть.

Такая возможность ему предоставилась уже на утро. Принесла ведьма с озера клинок, замотала в тряпицу да и убрала в сундук, а сами они с князем пошли к коням, вот и тянет их туда. Схватил Гостомысл тряпицу и выскочил во двор, добежал до берега и плюхнулся в воду, поплыл на тот берег. Гребёт, торопится, лишь бы водяной не ухватил, на середине озера его догнала огромная волна, поднятая шлепком щупла тёмного по воде, не утопила, лишь на берег выкинула, поднялся он и потряс кулаком: «Вот я вам, обдурил, смог сбежать». Оставалось лишь сыскать дорогу к мосту, где змия видел.

Светозар, увидев, как наместник убежал, хотел было вдогон кинуться, но ведьма его остановила, улыбнулась загадочно:

— Не спеши, Светозар, пусть бежит.

— Так ведь меч, — начал было князь.

— Не тревожься, пусть бежит, а нам с тобой тоже собираться пора, ждёт нас с тобой мост Калинов и змий на нём.

В Яви

— …А я говорил, нельзя её одну отпускать было, — горячился Прошка, размахивая руками, вот уже третий час он мерил шагами небольшую избу. — Что будет, что будет, — передразнил он упыря и банника. — Вот куда ты смотрел, ты её зачем туда отпустил? — Короткий, покрытый шерстью палец ткнулся в голый живот духа, от чего тот сдавленно пискнул. — Проход у него, значит, имеется, а открыть он его не может. А ну открывай, я тебе говорю! Сию минуту открывай! — Вновь напустился домовой на банника.