Ворожея: Лёд и Пламень (СИ), стр. 20
— Хочу Виле фигурку выстрогать, ты только ей не говори, ладно? — попросил князь. — А игрушку сделаю, какую тебе?
Тишка деловито кивнул и снова оскалился. Оказалось, он хотел получить двух медведей, что стучат молотами по наковальне, про такое диво ему Прошка рассказал, князь изготовить игрунок согласился. Ему вдруг стало интересно, что такое каждый день упырь строгает. Он попросил его показать. Тишка спрятал вторую лапу за спину и густо покраснел.
— Плохо умею, неча показывать.
— А я помогу, — неожиданно даже для самого себя предложил князь.
Упырь задумался, а потом вдруг вытащил лапу и раскрыл ладонь. Там лежал небольшой оберег — Алатырь. Мелкие детали были грубыми, местами дерево расщепилось. Его лапищами такую тонкую работу делать и правда тяжело.
— Виле делаю, но не выходит, — пожаловался он.
Князь повертел оберег и сел рядом. До вечера он помогал упырю, направлял его лапу, показывал, как тому нож сподручнее держать, и наконец оберег был готов. Тишка светился от радости и тут же побежал показывать работу хозяйке. Или не хозяйка она ему? В этом Светозар пока не разобрался. Вечерами он строгал игрушку для упыря, начать решил с нее, чтоб вопросов не было, чем он таким занят. Тишка к князю тем временем совсем прикипел и частенько сидел рядом с ним, глядя, как ловко тот ножом стружку снимает. В один из дней попросил Светозара поиграть с ним. Тот долго думал, во что, наконец вспомнил игру «Ладушки» и предложил упырю. Лапы его были слегка влажными, липкими и прохладными, но отвращения уже не вызывали, зато вызвали восторг упыря, когда их руки с мокрым хлопком соприкасались в такт стишка: «Ладушки, ладушки, где были? У бабушки! Ели там кашку. Пили простоквашку!»
Светозар читал стишок и смотрел на довольную морду упыря и думал о том, что сперва их нечистью считал, но нет, они, конечно, нечисть, но добрые, Вилу любят и даже к нему попривыкли, все, окромя домового. Даже кикимора и та приняла его после того, как он ей сеть переплел. А вот Прошка постоянно дёргал его, будто знал что такое, но не говорил. Светозар задумался, а может и знал, Водяной мог ему рассказать, что он князь.
В этот вечер он закончил игрушку для Вилы и отдал ей. Девушка долго вертела в руках искусно вырезанную совушку, каждое перо князь изобразил как живое. Захлопав в ладоши, она даже чмокнула его в щеку и тут же отскочила, зарделась вся. В груди Светозара будто пожар разгорелся, ему казалось, что он как птица какая над землёй полетел. Он осторожно взял её руку в свою и попытался притянуть девушку ближе.
— Не балуй, — небольшая ладошка упёрлась в его грудь. Вила смахнула упавшую на лицо прядь и хитро посмотрела на него из-под опущенных ресниц. Сердце князя ухнуло куда-то в пятки. «Бесова девка, но как хороша!» — подумал он и встряхнул кудрявой головой, прогоняя наваждение.
Вила присела у стола, кончики пальцев мелко подрагивали, помня его прикосновение. Как ей хотелось в тот момент кинуться ему на грудь, но что-то остановило.
Светозар сел тем временем напротив.
— А ты давно тут живёшь, так и не рассказала… — он обвёл взглядом избу.
Ведьма села поудобнее и начала говорить. Рассказала про бабку, как её Тишка нашёл и как она тут одна оказалась. Мир вокруг князя вдруг потускнел. Ведьма померла давно, а как же теперь меч сыскать? Девка про него не рассказала, значит, бабка ей на хранение не отдала его. Помрачнел Светозар. Это и Вила заметила.
— Ты чего насупился?
— Тяжело тебе одной жить, жалко стало тебя. Тебе б замуж выйти, что ль, — выкрутился он.
— Да кто ж меня с таким приданным, — она кивнула в сторону игравшей на полу в бирюльки нечисти, — возьмёт-то? Аль ты?
— А хоть и я, — вырвалось у Светозара. Никак он не мог в её присутствии разумно мыслить. «Что несёшь?» — обругал он сам себя. Но продолжил: — Ты же вон морок наводить умеешь, будет коловерша псом людям казаться, Тишка — братом твоим, а домовой котом обернётся, я видел, он умеет.
Прошка злобно зыркнул из-под густых бровей: «Чего удумал, котом». Девица рассмеялась.
— Спать пошли, жених. Утро вечера мудренее.
Наутро князь вышел во двор и потянулся под лучами солнца. Пора ему, пожалуй, уходить, меча он тут не сыщет, но как уговорить ведьму ему помочь?
Только он собрался с ней поговорить, как из дома выскочил домовой, опять верхом на коловерше.
— Сам ей скажешь али как? — с ходу набросился он на Светозара.
— Что скажет? — из дома на шум вышла заспанная Вила.
Светозар замешкался, но понял — пора открыться.
— Не гневайся только, я князь Светозар, правитель земель древлянс… — Договорить ему не дали. Вила схватила стоящий у двери ухват.
— Ах ты змей ползучий, гад болотный, женихом прикинулся, а сам за мечом явился, да? Хотел меня, — ухват больно ткнул его в только зажившие было ребра. — Охомутать да меч выманить. Вот я тебе, супостат проклятый.
Светозар бросился прочь от разъярённой девки.
— Оглашенная!
Домовой, усевшись верхом на плетень, покатывался со смеху, глядя, как Вильфрида гоняет тяжёлым ухватом князя по двору.
— Убирайся прочь с глаз моих, змей подколодный.
Светозар натолкнулся на дерево и резво забрался на сук. В седалище прилетел ком земли.
— Тишка, хоть ты ее успокой, — взмолился он, увидев выходящего из избы упыря.
Но тот лишь печально качнул головой. «А я тебе поверил, эх ты», — грустно проговорил он.
— Слезай сейчас же и выметайся вон! — Ведьма пыталась достать его ухватом, от чего приходилось поджимать ноги. Ну не драться же ему с бабой в самом деле?
— Ты мне вообще-то судьбой напрядена, — попробовал он вразумить девку, не стоило.
Упоминание о судьбе разъярило ее пуще прежнего.
— Сужена я тебе, значит, да? — В правую ногу прилетел камень. — Слазь, сказала, сейчас я тебе покажу судьбу твою.
И, скорее всего, стащила бы его оттуда и растерзала, но тут со стороны болота послышался голос кикиморы.
— Вилька, тебя Водяной кличет, еще одного поймал, гостя твоего ищет.
От новости князь отпустил сук и сверзился прямиком на стоящую под деревом девушку. Лёжа на ней сверху, он словно утоп в ее глазах. В чувство привела шишка, ловко брошенная домовым.
— А ну слазь, чего развалился?!
Вильфрида оттолкнула его в сторону, сердито одернула платье и пошла к бочагу. Сердце бешено колотилось в груди, светлые глаза князя стояли перед ее глазами.
«Суженый явился, ряженый…» — злобно подумала она.
Вдова
Голова жутко болела, пахло дымом, какими-то травами. Гостомысл застонал, опустил ноги на пол и огляделся. Изба была грязной и закопчённой. Всюду висела паутина, пол был усыпан мусором и объедками. В углу в очаге тлел огонь, от которого по избе расползался густой дым. На полу валялись шкуры животных, а на стенах висели пучки сушёных трав и кореньев. В воздухе стоял тяжёлый, удушливый запах. На деревянном столе стояли грязные миски с объедками. В одном углу избы стояла большая деревянная бочка, наполненная мутной водой. Везде царил беспорядок и запустение. Казалось, что в этой избе никто не жил уже много лет. В углу копошилась бабка — тощая, грязная старуха в лохмотьях, похожая на ожившую Ягу из сказок.
Ее сморщенное, как печеное яблоко, лицо было покрыто сетью морщин. Глаза, как у хищной птицы, сверкали недобрым огнем из-под набрякших век. Под большим крючковатым носом зиял провал беззубого рта. Длинные седые волосы, спутанные в колтуны, свисали с головы, словно змеи.
Старуха была одета в грязные холщовые рубаху и юбку, когда-то белые, а теперь засаленные и в бурых пятнах. Ее босые ноги, покрытые мозолями и бородавками, шаркали по полу.
Босые же ноги Гостомысла коснулись пола, и он тут же отдернул их назад. Пол был липким, противным на ощупь и весь в каких-то комочках грязи. Он брезгливо поджал ноги под себя.
— Очухался? — Бабка подслеповато сощурилась и села за стол. — И чего, как нетопырь по болоту, метался? Чуть беса моего не задавил.