Ворожея: Лёд и Пламень (СИ), стр. 16

— Ступай теперь прочь и помни, клятвой ты связан, ежели что удумаешь, в тот же миг падешь замертво.

Леший вытолкал его из пещеры, и тут же земля сомкнулась, будто и не было там ничего. Обессиленный Гостомысл свернулся калачиком и погрузился в тягостный сон.

«Очутился он вновь в пещере. Тёмной, лишь от идола, что стоял в середине, еле видный свет исходил. Пещера была огромной, её своды подпирали массивные колонны из чёрного камня. Воздух был тяжёлый и влажный, с запахом сырости и чего-то древнего, потустороннего, — будто в могильный дом попал. Стены были покрыты странными письменами.

В дальнем конце находился алтарь, подле которого, почти у самой середки, и стоял идол самого Чернобога. Идол был вырезан из цельного куска чёрного дерева и изображал могучего мужчину с суровым лицом и длинной бородой. Глаза его были сделаны из яхонтов, которые светились тусклым, зловещим светом.

Перед ним стояла чаша, наполненная тёмной жидкостью, которая пузырилась и испускала отвратительный запах. Рядом с чашей лежал кинжал с изогнутым лезвием, на котором были выгравированы древние руны.

А перед алтарём стоял мужчина. Чёрный тяжёлый плащ, почти как корзно Гостомысла, спускался до самой земли. Массивная его фигура внушала страх. Он обернулся, чёрная густая борода скрывала черты лица, и так неразличимые в полутьме. Раздался голос, громкий, разнёсшийся по всей пещере и гулким эхом отдававшийся от её стен.

— Клятву мне, значит, принести решил? А знаешь, что будет с тем, кто её ослушается?

Наместник икнул — сам Чернобог с ним заговорил. Взяв себя в руки, поклонился — негоже сейчас выказывать неповиновение.

— Знаю. Но не страшит меня это, я её рушить и не думал даже.

— Ой ли? — казалось, бог ему не верит. — Подлая чёрная душа твоя иное говорит, но не уйти тебе от данной на крови клятвы. Даже не пытайся!

Чернобог взмахнул рукой, и Гостомысл словно вылетел из пещеры и…»

И проснулся. Уняв бешено колотящееся сердце, сел. Приснится же такое. А всё леший со своими запугиваниями. Ну да чуры с ними, аль бесы, кто у них там. Пора в Бережки добираться, только вот как? Едва подумал, как увидел среди леса тропку — никак хозяин проводить решил, подумал наместник.

Тропинка вывела его прямо к болоту. Туман стелился над водой повсюду, куда хватало глаза. Где-то в нём хрипло каркала ворона, метались тени. Гостомысл боязливо поёжился, место было неприветливым. Осмотревшись, он вроде как заметил тропку среди кочек и мха. Взяв валявшуюся на берегу слегу, он двинулся вперёд. Под ногами влажно чавкало. Почва мягко пружинила, и казалось, ещё шаг — и провалишься в трясину.

Тут ещё и анчутка из тумана выскочил и вцепился в ногу. От неожиданности и страха наместник заорал не своим голосом и кинулся вперёд, не разбирая дороги. Ему казалось, что ветки, словно кривые чёрные руки, хватают его, и отовсюду доносится хохот.

Выскочив из кустов, что росли вдоль берега, он бежал уже по самому болоту, едва успевая огибать появлявшиеся из ниоткуда бочаги. В один всё же угодил. Мутная жижа, словно дикий зверь, вцепилась в него и начала тянуть вниз. Гостомысл чувствовал, как липкие холодные руки болотника всё крепче сжимают его ноги, и снова потерял сознание.

Так бы он, наверное, и сгинул в болоте, но бабке стало интересно, кто же это там снова по её душу явился. Приказала анчутке вытащить бедолагу да в избу приволочь. Несмотря на малый рост, дух обладал силой недюжинной и с задачей справился быстро. Притащил бездыханное тело наместника да так на полу и бросил, неча лавки тиной марать.

Светозар же тем временем уже добрался до берегов реки Белой и теперь шёл по тропинке в лесу, что вела к болоту. День выдался тёплый, в землях дреговичей весна уже вовсю хозяйничала, тут и там цвели яркие травы, щебетали птахи. Сердце князя сжимала холодная рука страха: как его народу выжить? Урожай не посеян, времени, почитай, не осталось, мор случится этой зимой лютый, даже если он сможет одолеть богов. А как не сможет? Как, если меч — просто сказка, одна из тех, что рассказала ему нянюшка? Есть, конечно, ещё надежда на жар-птицу, но и то неизвестно — правда аль нет.

Притомившись, он присел под деревом и вытянул ноги. Коня пришлось оставить в деревне, тропинка была совсем уж узкой, и вспомнил, как нянюшка рассказывала ему о приходе весны, о том, как Ярило пробуждает Лель ото сна. Вспомнил, что нельзя никому то видеть, улыбнулся. Знал он уже, как уд мужики тешат, кто захочет, чтоб кто видел тебя с ладушкой, пока вы милуетесь. Видимо, так и Ярило, славящийся своей плодовитостью да страстью удовой, будит Лель. От того она потом звонкая да весёлая всё лето ходит. После любви завсегда так. Усмехнулся вновь и с земли поднялся — неча долго рассаживаться, ему ещё меч сыскать надобно. А потом и суженую… Вспомнив о том, что её из Любича, скорее всего, увезли давно, вновь помрачнел — всё супротив него.

На берег болота вышел уже ближе к вечеру. Солнце ещё светило, но небо окрасилось в алый, и даже приятно тянуло прохладой. Берег был мрачным: чёрные мёртвые деревья, мутная, дурно пахнущая вода. Светозар зябко повёл плечами. Но тумана тут не было, как и тропки. Он было в воду уже шагнул, как из-за коряги появилась голова кикиморы. Длинные спутанные волосы цвета тины закрывали лицо, из них торчал длинный тонкий нос. Сухонькие ручки держались цепкими пальчиками за корягу. Послышался голос, словно сучок треснул:

— Зачем пожаловал? А?

Светозар достал меч — как известно, нечисть железа калёного боится, но этой хоть бы хны, а тут ещё и коряга с водяным со дна вынырнула. Тот, огладив жирное колыхающееся брюхо, забулькал:

— Уходи, князь, подобру-поздорову, неча тебе тут делать.

В кустах начали появляться мавки. Понял Светозар: тут надо хитростью. Решил болото обойти и зайти с другой стороны, там, где нет водицы.

Пошёл по кромке вдоль берега, а за ним водяной на коряге катит. Увидел князь тропку в лес — решил посмотреть, что там, вдруг удастся от болотника избавиться.

И сотни шагов сделать не успел, как услышал пронзительный женский визг. Сердце его удар аж пропустило. Бросился на голос, вскоре выскочил на поляну и видит: старик тощий, такой, что аж рёбра видны под грязными лохмотьями, сухорукий, бледный, как упырь, в девицу вцепился. Та от него палкой отбивается, а ему всё нипочём. Глаза словно два куска льда горят, а сам на скелет похож. И корона на голове торчит, чёрная, как смоль. А девка красивая, волосы длинные, чёрные, словно грива его коня, глаза огромные, чёрные, как ночь, губы алые, сама высокая, статная. Сердце его аж зашлось от красы неписаной. Замер он на миг, любуясь, но тут же опомнился.

Выхватил меч свой и кинулся выручать девицу. Но запнулся за корягу и прямо под ноги им упал. Сшиб старика и сверху на того завалился. А тот будто и рад: ухватил за шею холодными пальцами и давай душить. Потемнело в глазах князя.

Пленённый царь

Всё утро Вила ходила задумчивая. Зачем Мара явилась, что от неё хочет? Мысли не давали покоя.

В дверь проскользнул Тишка с охапкой дров, свалил их у печи и посмотрел на девушку.

— О чём задумалась, ведьма?

Та аж встрепенулась:

— Не зови меня так, я ворожея.

Но в душе понимала, как себя ни назови, сущность от этого не изменится. Да и не было большой разницы в том, как самой себя называть, — люди всё равно ведьмой кликать станут.

Рассказала упырю про ночной сон, что так её тревожил.

Тишка почесал лысую голову:

— Так ты же ей матерью в услужение обещана, вот и пришла…

Из-за печки выскочил Домовой, взъерошенный боле обычного, и тут же накинулся на упыря:

— Чего че попало болтаешь? Али дел больше нет, кроме как языком чесать?

Коловерша, вылезший следом, лениво чесал задней лапой за ухом, ну чисто пёс аль заяц, и сонно зевал.

— Так то всем известно, — Тишка с недоумением посмотрел на Прошку.