Невидимый свет, стр. 30
Положение ухудшалось с каждым днем. Жить, дышать и работать становилось все труднее. К концу лета воздух стал жарко-влажным и душным, как в бане. Люди выглядели так, словно их только что вытащили из пруда: в тени с них непрерывно текла вода, одежда была насквозь пропитана ею и прилипала к телу. Текли потоки и с теневых сторон домов и гор. Бушевали и разливались горные реки. Сухих предметов в тени не было — все стало отвратительно мокрым.
Люди возненавидели жгучее солнце, передвигавшееся по вечно безоблачному темно-синему небу. Несмотря на жару и духоту, приходилось проводить все время в домах при закрытых окнах. В комнатах непрерывно топились печи и горели керосиновые лампы — это был единственный способ поддерживать воздух в относительно сухом состоянии.
Профессор был беспросветно мрачен. Его угнетала мысль: «А что, если мы не найдем способа восстановления вязкости?.. — думал он. — Если это вообще невозможно?» Дни и ночи в доме Марьи Ивановны шла кипучая работа. Эксперименты следовали за экспериментами. Доктор, Штепсель и остальные виновники катастрофы принимали горячее участие в этой работе, стремясь хоть как-нибудь загладить свою вину.
Страшные изменения, происшедшие в мире, наводили ужас. К тому же все было так неожиданно, непонятно.
— Потап Скафандрович, — тихо обратился однажды доктор к профессору. — Мы поражены, с какой трагичной точностью жизнь подтверждает ваши слова. Да, безмерно велико наше преступление. Я и остальные товарищи совершенно ошеломлены теми неожиданными последствиями, которые повлек за собой наш поступок. Но, сказать правду, многого мы просто не понимаем. Жара, духота, сырость, гибель растений… Неужели же все это из-за… пыли?
— Да, — глухо ответил профессор. — И сырость, и жара, и неурожай — все это из-за отсутствия пыли. Если вы сомневаетесь в этом, то позвольте напомнить вам кое-что из физики.
Присутствовавшие в лаборатории участники рокового эксперимента робко подняли головы, приготовившись слушать.
— Видите ли в чем дело, — сказал профессор, — в воздухе, как вам, наверно, известно, всегда имеются водяные пары. Чем выше температура воздуха, тем больше паров он может содержать. При температуре в плюс двадцать градусов в одном кубическом метре воздуха может содержаться самое большее семнадцать и двенадцать сотых грамма водяных паров. Воздух тогда насыщен парами до предела. А если он перенасыщается, то происходит конденсация — избыток паров сгущается в воду. Но пар может конденсироваться, оседать только на чем-нибудь — на каких-нибудь телах, с которыми соприкасается воздух. Раньше испарения почвы, рек и морей, поднимаясь в холодные слои атмосферы, конденсировались вокруг пылинок: каждая пылинка обрастала мельчайшей, не видимой невооруженным глазом капелькой воды. Витая массами в пространстве, эти капельки образовывали облака и туманы, что одно и та же. Облако — это туман вдали, а туман — облако вблизи. В облаках капельки сливались во все более крупные капли, выпадавшие в виде дождя. Теперь в атмосфере нет более пылинок, вокруг которых могли бы конденсироваться пары. Поэтому нет облаков и дождей. Теперь воздух не только насыщается паром, но и сильно перенасыщается. В воздухе теперь может накопляться в четыре раза больше пара, чем раньше. И когда в такой перенасыщенный воздух попадает какое-либо тело, пары жадно охватывают его и бурно конденсируются на нем. Вот почему все мы мокрые. Мы не только потеем, мы все время конденсируем на себе атмосферную влагу. А ветер не только не увеличивает испарение влаги с тела и не охлаждает, как это бывало раньше, а наоборот — он нагоняет на нас новые массы перенасыщенного воздуха, то есть новые массы той же влаги.
Когда же перенасыщение превосходит все возможные пределы, пары конденсируются в атмосфере сразу, наподобие взрыва, и вот мы имеем в наиболее влажных местностях катастрофические ливни.
Их приносят главным образом теплые ветры с юга.
Отсутствие дождей приводит к обмелению равнинных рек. Горные же реки, наоборот, разливаются сокрушительными потоками, потому что перенасыщенный воздух, достигнув гор, сразу отдает всю свою влагу, конденсируясь на их поверхности.
Облака и пыль как бы одеялом окутывали нашу планету, не давая ей слишком нагреваться и остывать. Теперь атмосфера кристально прозрачна. И вот, днем — палящий зной, а ночью — холод из-за усиленной теплоотдачи почвы. Климат стал резко континентальным.
Все это тяжело, мучительно. Но, на худой конец, с этим как-нибудь еще можно было бы мириться.
Гораздо страшнее гибель растений.
Вы думаете, это из-за того, что не выпадают дожди? Вовсе нет. Тут дело сложнее. Раньше поверхность листьев непрерывно испаряла влагу, а из почвы постоянно в растения поступала новая вода вместе с растворенными в ней питательными солями. А теперь испарение влаги с растений прекратилось — воздух и так перенасыщен ею. Растения стоят напитанные до отказа водой и поэтому не могут тянуть ее больше из почвы. Следовательно, они не получают и нужных им для жизни солей. Наконец, поскольку воздух перенасыщен паром, он задерживает ту часть солнечных лучей, которая помогает растениям разлагать углекислоту и строить из нее крахмал.
Лето близится к концу, и если мы в ближайшее же время, в сентябре, не сумеем восстановить вязкость воздуха, то все растения неизбежно погибнут, а с ними и животные и все мы, — жестко закончил профессор.
Каждое его слово действовало на слушателей подобно удару молота.
6. ПОСЛЕДНЕЕ ИЗОБРЕТЕНИЕ ПРОФЕССОРА ПЕРЕНАСЫЩЕНСКОГО
Было утро 29 сентября.
В лаборатории заканчивалась подготовка к очередному эксперименту.
— Закройте плотно ставни! — сказал профессор. — Так. Дайте ток.
Он подошел к одному из измерительных приборов и стал медленно передвигать стрелку вправо по шкале. Послышалось гудение; миниатюрная елочка, стоявшая на столе, начала излучать голубой свет.
Профессор продолжал передвигать стрелку. Гудение усилилось, свечение померкло и вскоре совсем прекратилось. Воздух в комнате как-то изменился.
Профессор несколько раз потянул носом и быстро перевел стрелку на нуль. Затем он осмотрелся.
Присутствующие механически повторили его жест, но не увидели ничего особенного. Профессор улыбнулся — в первый раз за лето.
— Собрать всех сюда, — сказал он. — И принести с улицы кастрюлю пыли. Хорошо прогреть ее на примусе. Герметически закупорить.
Все собрались в лаборатории.
— Погасить керосиновые лампы и раскрыть настежь ставни и окна, — скомандовал профессор.
Трое бросились исполнять приказ. Как только окна были открыты, лаборатория наполнилась душным влажным воздухом. Все тотчас же промокли.
Вскоре Коля и Гайкин-Болтовский принесли сосуд с пылью.
— Включить электрический свет! — громко сказал профессор. — Еще раз плотно закрыть двери, ставни и окна!
Когда это было сделано, он взял охапку пыли и бросил ее вверх. Подобно металлическим опилкам, вся пыль сразу упала на пол.
— Рубильник!
Коля повернул ручку. Профессор передвигал стрелку по шкале до тех пор, пока вспыхнувшая елочка не померкла. Воздух снова изменился. Все стояли не шелохнувшись. Профессор забрался на стол и принялся забрасывать пыль мелкими охапками как можно выше. Часть ее стала медленно оседать, а часть повисла облачком в пространстве. Комната наполнилась туманом. Казалось, что моросит мелкий осенний дождик. Повеяло свежестью. Дышать стало легче.
Профессор бросил еще несколько охапок пыли, и одежда на всех стала обсыхать. Тогда он спрыгнул со стола и обвел всех сияющим взглядом.
— Поняли?
Вместо ответа раздались громкие аплодисменты.
— Сегодня мир будет спасен, — сказал профессор. — Волны «ВВ-147» сделают свое дело.
Понадобилось около часа, чтобы переключить аппаратуру «ВВ-147» на большой вибратор. Коля, Гайкин-Болтовский, Сопротивленский и Ультра-Коротков работали, как на пожаре. Штепсель придирчиво проверял каждую клемму. Никто не хотел отлучаться из лаборатории хотя бы на секунду.