Прикосновение, стр. 74

– «Двойных стандартов»? – непонимающе переспросил Бэда.

– Ты мужчина, поэтому имеешь право посылать все и всех к чертям собачьим, а я женщина, и такого права у меня нет. Ну и черт с ним! – Она подошла поближе и взяла его под руку. – Знаешь, вы быстрее добились бы своего, если бы поняли, что женщины тоже люди, равные мужчинам. Впрочем, я считаю ровней лишь немногих мужчин.

Неизвестно почему, Бэда смягчился: его собеседница поражала красотой и была не прочь пошутить. Предложив ей руку, Бэда повел ее в указанном направлении по коридору. Конечно, он уже понял, что рядом с ним любовница сэра Александра Кинросса и один из директоров «Апокалипсиса».

– А куда мы идем? – осведомился он.

– Обедать ко мне в гостиную.

Он замер:

– Это мне не по карману.

– Я угощаю, только не надо нести чушь, будто мы по разные стороны баррикад и ты крошки не возьмешь у служителя мамоны! Ты – упертый работяга, ручаюсь, ты никогда в жизни не обедал с миллионершей. Так пойдем, посмотришь, как живут сильные мира сего.

– Точнее, одна сотая процента населения страны.

– Принимаю поправку.

В это время позади раздался грохот. Обернувшись, Руби и Бэда увидели девушку, растянувшуюся на полу.

– Вот дерьмо! – выпалила девушка, пока Бэда помогал ей встать. – Ненавижу эти чертовы длинные юбки!

– Познакомься, Нелл, это Бэда. Бэда, Нелл четырнадцать с половиной лет, она еще не отвыкла от коротких юбок, – пояснила Руби. – Увы, нам никак не удается уговорить ее сделать прическу, а надеть корсет она не соглашается ни за какие деньги.

– А-а, вы – профсоюзный деятель, – протянула Нелл, шурша ненавистной юбкой. – А я – старшая дочь Александра Кинросса. – Вызывающе сверкнув глазами, она уселась напротив Бэды в гостиной Руби за небольшим круглым столом.

– А где Анна? – спросила Руби.

– Как всегда, опять пропала. Анна – это моя младшая сестра, – пояснила она Бэде. – У нее олигофрения – только что вычитала, тетя Руби. Звучит красивее, чем умственная отсталость или слабоумие, и относится, насколько я понимаю, скорее к мыслительным способностям, чем к их отсутствию.

Не вполне понимая, что происходит, Бэда Талгарт обедал в обществе двух женщин, с которыми только что познакомился. Нелл выражалась не так смачно, как ее тетушка, но Бэда подозревал, что она просто стесняется его и не вполне доверяет врагу отца. За дочернюю преданность Бэда ее не винил – этим Нелл напоминала его самого. Но в каком же гнезде порока обитает сэр Александр Кинросс, если его родная дочь обедает с его любовницей? Да еще называет ее тетей? Из болтовни Нелл Бэда уяснил, что девушка прекрасно осведомлена о положении Руби Коствен. Несмотря на все свое свободомыслие, неприязнь к религии и условностям, Бэда ужаснулся. Декадентщина, вот что это такое, решил он. Эти люди располагают таким богатством и властью, что ведут себя подобно древним римлянам, вырождающимся и погрязшим в пороках. Но у Нелл он не заметил ни единого признака вырождения или порочности, хотя прямота и откровенность девушки шокировали его. А потом Бэда вдруг сообразил, что она знает гораздо больше, чем он.

– В следующем году я уезжаю отсюда, буду изучать инженерное дело в Сиднейском университете, – сообщила она.

– Инженерное дело?!

– Да, инженерное, – терпеливо повторила она, будто несмышленому младенцу. – Горные работы, металлургию, сплавы, горное право и так далее. Со мной поступают У Цзин и Чань Минь, а Лу Чжи будет изучать механику и машиностроение. Донни Уилкинс, сын священника, поступил на отделение гражданского строительства и архитектуры. В общем, у папы будет три помощника, сведущих в горном деле, один – в двигателях и динамо-машинах, а еще один займется строительством мостов и оперных театров, – засмеялась Нелл.

– Но вы девушка, а остальные трое – китайцы.

– И что тут такого? – мгновенно возмутилась Нелл. – Все мы австралийцы, все имеем право на высшее образование. А чем, по-вашему, должны заниматься богачи? – напористо продолжала она. – В сущности, мы ничем не отличаемся от бедняков: если мы ленивы, то целые дни проводим в праздности, а если предприимчивы – трудимся до седьмого пота.

– Да что вы знаете о бедняках, мисс!

– То же, что вы о богачах, то есть почти ничего.

Он сменил тему:

– Инженерное дело – не женское занятие.

– Чушь какая! – фыркнула Нелл. – Может, по-вашему, надо вообще депортировать У Цзина, Чань Миня и Лу Чжи?

– Раз уж они здесь – нет. Но въезд китайцев в страну надо ограничить. Австралия – государство белых людей, которым следует платить как белым, – напыщенно заявил Бэда.

– Да ну? – парировала Нелл. – А по-моему, китайцы куда лучше ленивых забулдыг, которые съезжаются сюда со всех Британских островов!

Горячая дискуссия не переросла в открытые военные действия только потому, что Сэм Вон внес первое блюдо. Нелл оживилась и, к изумлению Бэды, заговорила с поваром по-китайски, приветливо улыбаясь ему.

– Сколько же языков вы знаете? – спросил он, когда Сэм удалился. Попробовав пирожки с креветками и сладким соусом, Бэда почувствовал себя на вершине гастрономического блаженства.

– Мандаринское наречие китайского – все наши люди мандаринцы, а не кантонцы, – латынь, греческий, французский и итальянский. А в городе я найду учителя и научусь немецкому. Многие учебники и статьи по инженерному делу написаны на немецком.

«“Наши люди”, – думал Бэда, отправившись после обеда бродить по Кинроссу. – “Наши люди мандаринцы, а не кантонцы”. Что бы это значило? Мне казалось, все китайцы одинаковы. Когда мы развернем кампанию за ограничение въезда китайцев, сломить сопротивление сэра Александра Кинросса будет нелегко. Придется ждать образования федерации. Да и другие белые предприниматели запротестуют, ведь эмигрантам-китайцам можно платить вполовину меньше, чем белым работникам. Да, рабочая партия должна предложить парламенту проект закона. Другими словами, придется переходить от экономической борьбы к политической…

Ну почему вся эта заваруха началась в Кинроссе сейчас, когда у нас назревают волнения в Квинсленде, а скваттеры Нового Южного Уэльса основали Союз овцеводов? Если… нет, не если – когда забастуют стригали, мы окажемся верхом на пороховом бочонке. Мне необходимо быть в Сиднее, а не в этом захолустье, где нет ничего, кроме золота. Стригали так наседают на Билла Спенса, что забастовки не избежать, а если присоединятся и сиднейские портовые грузчики, дел у нас будет по горло. Но кто будет финансировать забастовки? В прошлом году мы отдали лондонским докерам тридцать шесть тысяч фунтов, и они добились своего. Теперь мы на мели. А я торчу здесь, в Кинроссе».

Бэда хотел бы проявить сочувствие к Сэму О’Доннеллу, но чем ближе узнавал его, тем отчетливее понимал, что с этим человеком лучше не иметь дела. Правда, Бэда был склонен считать Сэма все-таки не смутьяном, а беспомощным и обаятельным бездельником. На руднике и в мастерских у него было немало приятелей, и никого из них он не раздражал. Поразмыслив, Бэда решил воспользоваться лучшими качествами Сэма О’Доннелла, который был хорош собой, расторопен, имел отлично подвешенный язык. А еще он ненавидел китайцев и мог стать ценным осведомителем. Для совета рабочих профсоюзов Кинросс и рудник «Апокалипсис» оставались загадкой. Впрочем, сэр Александр не пощадил и выходцев из Азии: без работы осталось столько же китайцев, сколько и белых.

Сержант Туэйтс из полиции Кинросса с подозрением выслушал просьбу Бэды разрешить ему публично выступить на городской площади. Вопрос решил телефонный звонок сэру Александру.

– Мистер Талгарт, вы, как и любой другой гражданин страны, вправе выступить на площади. Сэр Александр говорит, что свобода слова – основополагающий принцип демократии и нарушать его он не намерен.

«Значит, слухи не солгали, – размышлял Бэда, качающейся походкой покидая участок. – Александр Кинросс и вправду бывал в Америке. Тому, кто родился и всю жизнь провел в Шотландии, и в голову не пришло бы бросаться фразами вроде «основополагающий принцип демократии». Одно слово «демократия» действует на британских прихвостней из Сиднея как красная тряпка на быка – это что еще за дурацкие американские выдумки! Люди не равны и не могут быть равными!»