Прикосновение, стр. 124
«Всюду перемены, – думала Нелл. – Начался новый век, еще год-другой – и выпускницам медицинского факультета будут вручать дипломы с отличием. Жаль, что мне такого не досталось».
– Ты изменилась, Нелл, – заметил Ли, когда они устроились в зале отеля с кофе и послеобеденными напитками.
– В какую сторону? Стала еще неряшливее?
Сверкнули белые зубы. «Господи, – мелькнуло в голове у Нелл, – какой он все-таки красавец! Но не в моем вкусе».
– В тебе снова разгорелась искра, – объяснил он.
– А ты глазастый! Но если честно, пока еще не разгорелась. Я встретила его вчера в университете.
– Он все еще парламентарий?
– Да, но в федеральном парламенте. Мы с ним даже поспорили по вопросу законов о запрещении иммиграции, – наслаждаясь воспоминаниями, добавила Нелл.
– И он не оскорбился?
– Нет, но и не согласился со мной. Он похож на бульдога, который если во что-то вцепится – не оторвешь.
– Прямо как ты. Вспомни свои яростные споры.
– Ли, для разнообразия я бы предпочла мирную жизнь.
– Твои родители редко ссорились, в том-то и беда. Ты копия Александра, Нелл, прирожденный боец. Иначе ты бы не стала врачом.
– Ясно, – кивнула она. – А вы с мамой ссоритесь?
– Нам это ни к чему. У нас хватает забот с двумя детьми, к которым скоро прибавится третий – надеюсь, один! Твоя мама в этом уже убеждена.
– Господи, Ли! Куда вы так спешите? Маме требовалось время, чтобы оправиться после родов.
Он рассмеялся:
– А я не виноват! Это она настояла.
Руби и София с восхищением разглядывали Мэри Изабеллу.
– Вылитая я! – ворковала Руби. – Не могу дождаться, когда научу эту лапочку называть лопату «долбаной лопатой»! Моя нефритовая кошечка!
– Руби! – ахнула София. – Как не стыдно!
На одном курсе с Нелл учились еще две девушки, остальные места на скамьях для выпускников занимали мужчины. Стоя поодаль, Бэда Эванс Талгарт долго ждал, когда молодую женщину-врача поздравит и расцелует целая толпа родственников. Если та красавица – ее мать, Нелл определенно от нее унаследовала спокойствие и сдержанность. А ее отчим, видный мужчина, носил китайскую косицу – не будь ее, было бы нелегко догадаться, что он наполовину китаец. Мать держала на руках мальчика, отец – девочку; рядом с колясками ждали две хорошенькие китаяночки в расшитых шелковых брюках и куртках. А вот и Руби Коствен – разве можно забыть день, проведенный с ней в Кинроссе? Растянувшаяся на полу Нелл, обед с ней и миллионершей, как назвала себя Руби… Удивительно было слышать, как отчим Нелл зовет Руби мамой.
Все они одеты красиво и дорого, но не производят впечатления снобов из высшего света – вроде надутых, говорящих с резким австралийским акцентом родителей других выпускников. До ушей Бэды донеслись слова «нувориши» и «чужаки», он презрительно скривил губы. «Вот она, оборотная сторона патриотизма. Буры определенно правы. Почему бы и нам по их примеру и примеру американцев не поднять в Австралии восстание и не свергнуть англичан? Мы и без них обойдемся».
Нервничая, он приблизился к толпе родственников Нелл, понимая, что даже в костюме, жестком воротничке и накрахмаленной рубашке, с галстуком парламентария и в новых ботинках выглядит как сын углекопа и бывший углекоп. Нет, зря он надеялся. Ему нет места в ее жизни.
– Бэда! – радостно воскликнула Нелл, протягивая ему руку.
– Поздравляю, доктор Кинросс.
В своей обычной резкой манере она представила ему родных, а затем объявила:
– А это Бэда Талгарт. Социалист.
– Рад знакомству, – отозвался Ли с рафинированным английским акцентом, приветливо пожимая руку Бэде. – Милости просим к нашему капиталистическому шалашу, Бэда.
– Хотите завтра отобедать в кругу миллионеров? – подхватила Руби.
Неизвестно откуда взялись казначей и декан университета, почуявшие запах денег и возможные пожертвования.
– Моя жена, миссис Коствен, – представил Ли. – И моя мать, мисс Коствен.
– Сами виноваты! – заявила корчащаяся от смеха Нелл, когда надутая парочка покраснела и удалилась. – Я женщина, меня не берут работать в больницу, но разве им до этого есть дело? Как же!
– Значит, будете искать другое место? – спросил Бэда. – В Кинроссе?
– Когда в Сиднее вспышки бубонной чумы, полчища крыс и тысячи людей, не имеющих возможности обращаться к врачам? Ну уж нет! Буду практиковать в Сиднее, – отрезала Нелл.
– Как насчет лечения моих избирателей? – осведомился Бэда, взяв Нелл за локоть и отводя ее в сторонку. – Правда, доходов я вам не обещаю, но вы в них, насколько я понимаю, не нуждаетесь.
– Верно. У меня пятьдесят тысяч годового дохода.
– О черт! Значит, нам не по пути, – помрачнел он.
– Это еще почему? То, что ваше, – ваше, а мое останется моим. Первым делом куплю машину, чтобы ездить по вызовам. Закрытую – на случай дождя.
– По крайней мере, – рассмеялся Бэда, – вы без труда почините ее, если вдруг сломается – говорят, нынешние машины ломаются постоянно. А я не способен даже сменить прокладку в кране.
– Потому и ушли в политику, – съязвила Нелл. – Идеальная профессия для людей с двумя левыми руками и полным отсутствием здравого смысла. Предсказываю: со временем вы дойдете до поста премьер-министра.
– Благодарю за вотум доверия. – Его глаза насмешливо искрились, голос от нежности стал хриплым. – Сегодня вы прекрасно выглядите, доктор Кинросс. Вам следовало бы почаще носить шелковые чулки.
Нелл вспыхнула:
– Благодарю!
– Увы, завтра я не смогу пообедать с вами, поскольку приглашен к миллионершам, – продолжал он, не обращая внимания на ее смущение, – но могу предложить вам роскошную жареную баранью ногу в моих собственных апартаментах – когда пожелаете. Заодно полюбуетесь моей новой мебелью.
– Руби, – незаметно указала на дочь переполняемая радостью Элизабет, – а ведь все в конечном итоге сложилось хорошо.
– Да, они нашли друг друга, – согласилась Руби. – Он, конечно, фанатик-социалист, но Нелл живо выбьет из него эти бредни.
Глава 5
Александр снова на коне
В Кинросс Элизабет и Ли привезли с собой статую Александра в гигантском ящике. Было решено изваять ее из мрамора, а не из гранита, и по самой неожиданной причине: скульптор-итальянец, к которому обратился Ли, обещал создать шедевр – но только из мрамора! Из целой глыбы, недавно доставленной из Каррары и приберегаемой для крупных заказов, таких как статуя сэра Александра Кинросса. «Это будет не один из традиционных городских памятников, которые воздвигают по распоряжению муниципалитета, – презрительно разглагольствовал синьор Бартоломео Пардини. – Шедевр, не уступающий работам Родена, который неизвестно почему предпочитает бронзу. А гранит – нет, нет и еще раз нет! Это же могильный камень!»
Впечатленный итальянской страстностью, Ли посоветовался с Элизабет, и они согласились предоставить великому Пардини полную свободу действий.
Из суеверия ни Ли, ни Элизабет не решились взглянуть на законченную статую в мастерской скульптора. Торжественных церемоний с речами и сдергиванием покрывала не предполагалось. Александр просто поставил бы на площади Кинросса постамент из темного мрамора, а на него – статую, и пусть на нее смотрит кто пожелает.
Скульптор не обманул ожидания заказчиков. Мрамор он выбрал слоистый, как для камеи; грива коня была белой, лицо – светлым, оттенка загара, замшевый костюм с бахромой – еще темнее, а кобыла – янтарно-коричневая. Статуя в целом производила впечатление живого человека, и те, кто видел ее впервые, подходили поближе, присматривались и только потом понимали, что перед ними мраморное изваяние. На горделиво вышагивающей кобыле Александр восседал, подобно римскому императору, приветственно вскинув одну руку и свободно опустив вторую. Ли просил усадить его в американское седло, но, когда увидел готовую статую на постаменте посреди площади Кинросса, пришел к выводу, что скульптор поступил правильно. Александр был бы доволен. Правитель города, он обозревал его с высоты, подобно древнему тезке.