Чародей с гитарой. Том 1, стр. 47
— Я верю: пришла пора выступать. — Мордеша явно приободрился.
— Да, генерал, прикажи штабу начинать самые последние приготовления.
— Ваше величество, — вставил Эйякрат. — Мне бы очень хотелось получить еще несколько месяцев на изучение последствий Проявления. Я недостаточно глубоко понимаю их.
— Какое-то время у тебя еще есть, мой добрый советник, — ответила ему императрица. — Чтобы запустить в ход военную машину, потребуется большой срок. Но следует считаться и со словами генерала Мордеши, он лучше знает, как поддерживать боевой дух и готовность войска. Ну а без него вся твоя магия нам не поможет.
— Я выделю тебе столько времени, сколько будет в моих силах, — проговорил Мордеша. — Я нуждаюсь в твоей поддержке. — Он поднялся, чтобы уйти, глаза его блеснули в свете свечей. Он вновь поклонился. — Позвольте удалиться, Ваше величество, я ухожу, чтобы приступить к дальнейшим приготовлениям. Дел так много.
— Задержись еще ненадолго, генерал. — Императрица обратилась к чародею: — Эйякрат, я не люблю торопить мудрецов, что служат нам в этом великом предприятии. В прошлом мы бывали наказаны за недостаток терпения и секретности. Но мне кажется, время настало, и Мордеша подтверждает это. Я хочу, чтобы ты понял: я не отдаю предпочтение его совету. — Она поглядела на Кесиликта.
— Ваше величество, — проговорил министр, — я не генерал и не волшебник, но инстинкт мой говорит — сейчас. И рабочие тоже так думают.
Эйякрат вздохнул.
— Пусть будет так. Что касается видения... Ваше величество, среди мягких есть много знатоков магии. Их можно презирать за мягкое тело, но не за ум. Быть может, я чересчур мнителен сейчас, когда наши планы близятся к завершению, но нельзя исключить и того, что обличья, которые наблюдала Ее величество, принадлежали магам мягких. Впрочем, — признал он, — я не знаю среди них способных достичь мыслью Куглуха, проникнуть за завесы смятения и раздора, которыми я окружил Проявление. Тем не менее я постараюсь выяснить, что случилось. И если это не сон — Чем скорее мы выступим, тем большее смятение сумеем вселить в них, тем ближе окажемся к победе. — Он повернулся к генералу. — Видишь, Мордеша, как мысли мои поддерживают твои желания даже против моей воли. Быть может, это и к лучшему. Не исключено, что я просто осторожничаю. Если ты готов, если готовы армии, значит, и я спешу приготовиться. Итак, к полной победе и славе?
— К полной победе и славе, — дружно проговорили все трое.
Скрритч повернулась, потянула за шнур. Появились прислужники. Каждый нес по свежей, истекающей соком ножке. Их пустили по кругу. Четверо заседавших выпили все содержимое в знак достигнутого согласия.
А потом они отправились по местам. Генерал — к своему штабу, Эйякрат — в собственные апартаменты, размышлять над возможностью духовного вторжения в Куглух, Кесиликт же — к мирским вопросам, уточнять время приема пищи и официальное распоряжения на завтра.
У министра было достаточно оснований призадуматься над словами императрицы, признававшей за мягкими изрядный ум. Подобная находчивость позволяла ему сохранить голову на плечах, даже когда он согласился с прочими в том, что настало время выступать. Сам-то он полагал, что Эйякрату следует предоставить любое время, которое тот запросит. Кесиликт был знаком с запретными анналами, бесконечным скорбным перечнем поражений в прежних битвах с мягкими. И не более прочих членов Государственного Совета знал о сложностях, испытываемых Эйякратом при манипуляциях с Проявлением, полагал, что в нем-то и кроются все надежды Броненосного народа на окончательную победу над извечными врагами... а вовсе не в хваленой генералом Мордешей военной силе.
Оставшись одна, Скрритч потянула за другой шнурок. Явился служитель с высоким узкогорлым сосудом для питья. Императрица запила им вкус ножки, а затем вновь обратилась к окну.
Сгущающийся туман укрывал уже подступы к твердыне. Город Куглух с его тысячами беспокойных жителей исчез, словно бы и не существовал. День повернул к ночи, туманы темнели, свидетельствуя, что солнце клонится к закату.
Мордеша и его друзья-генералы осуждали задержку. Она и так тянула, сколько возможно, давая Эйякрату время, необходимое для изучения Проявления. Но, зная характер волшебника, нетрудно понять — он будет тянуть до бесконечности.
Терпение лопнуло. Скоро на Зеленых Всхолмиях узнают, что война началась.
На миг ей вновь вспомнился тревожный сон. Быть может, это просто кошмар? Даже у нее, императрицы, сдают нервы. Однако Эйякрат не проявил особого беспокойства, значит, и ей незачем волноваться.
Нужно было еще возвысить кое-кого и унизить, казнить, наказать... наградить. Впереди завтрашний день, умно спланированный прозаичным Кесиликтом.
Постоянная насыщенность будней казалась чрезмерной — в особенности теперь, когда сделаны первые шаги к окончательной победе. Она наслаждалась: из всех императоров и императриц великой Империи она первая хозяйкой вступит в уютные земли мягких, первой доставит с другого края света добычу, приведет тысячи рабов.
В конце концов, что может помешать ей? Эйякрат не раз намекал на возможности, предоставляемые Проявлением. Они уводили за пределы этого мира.
Императрица повернулась на бок и откинулась на сотню красных подушек, отсвечивающих рубинами. Честолюбие ее было безграничным, как Вселенная, и столь же далеко идущим, как магия Эйякрата. Она едва могла дождаться начала войны. Слава осенит ее и Куглух. Кстати, почему бы с помощью чародея не сделаться Императрицей Вселенной, высшей правительницей еще неведомых далей со всеми их обитателями?
Да, она еще получит утонченное удовольствие, распоряжаясь смертью и разрушением, а не читая о них... Командуя воинами, а не тупыми мирными горожанами. Куглух вышел в поход — пора уже. Только на этот раз он будет шириться и расти... Никаких бесславных остановок.
Галлюцинация в памяти слабела и наконец сделалась лишь любопытным и незначительным воспоминанием.
Глава 15
Джон-Тома словно поделили на две половины. Одна — продрогла и промокла от утреннего тумана. Другая же пребывала в сухости и тепле — ей было, пожалуй, жарко, и на нее что-то давило.
Он открыл глаза и с первым, еще сонным движением увидел рядом с собой черно-белую фигуру. Черные волосы Флор лежали на его плече, а голову она пристроила на его согнутой в локте руке.
Вместо того чтобы шевельнуться и разбудить девушку, он воспользовался возможностью изучить ее совершенно неподвижное лицо. Во сне она была совсем другой. Девочкой, что ли. По левую сторону от Джон-Тома почивал волшебник.
Втянувший в панцирь голову и конечности, Клотагорб казался валуном, закатившимся под куст. Джон-Том вновь обратил было взор к своей соседке, когда уловил движение за спиной. Встревоженный, он потянулся к своему боевому посоху.
— Ты не тревожься, Джон-Том. — Интонации Талей были прямо противоположны словам. Девушка склонилась к нему, бросив угрюмый взгляд на сонную парочку. — Если я и убью тебя, Джон-Том, то не во сне. — Она непринужденно перешагнула через обоих и направилась к Клотагорбу.
Нагнувшись, она бесцеремонно забарабанила по панцирю.
— Просыпайся, волшебник!
Вскоре вынырнула голова, за ней пара рук. В одной оказались очки, быстро перекочевавшие на клюв. Наконец появились ноги. После недолгой паузы волшебник всеми четырьмя оттолкнулся от земли и встал.
— Я не привык, — начал он ворчливым тоном. — Я не привык, чтобы меня будили столь бесцеремонно, юная леди. И если бы не моя добродушная натура...
— Эти речи лучше приберечь для него, — проговорила Талея, указав на шатающегося в воздухе Пога. Сонный летучий мыш, неловко двигаясь, приближался, чтобы помочь хозяину с утренним туалетом. Пог спал наверху — в ветвях дерева.
— В чем дело-до, а? — проговорил он утомленным тоном. — Шум, ор... поспать не дадут.
— Эй, — резко бросила Талея, — все поднимайтесь. — И вновь одарила взглядом Джон-Тома. Тот невольно удивился, обнаружив кое-что, как ему показалось, промелькнувшее во взгляде девушки. — Ну, как, — спросила она, — вы с ней собираетесь поучаствовать в небольшом совете... или нет? Может, ты решил провести весь остаток жизни в качестве ее подушки?