Чародей с гитарой. Том 1, стр. 36
Клотагорб серьезным взором окинул рабочий стол.
— Такое возможно. Впрочем, есть некоторые ограничения. — Он поглядел на Джон-Тома. — Но дело это рискованное, мой мальчик. Ты можешь застрять между мирами. В лимбе[8] нет будущего, только вечность; едва ли можно найти более унылое место для существования.
— Я рискну. Этого не избежать.
— Хорошо, но с кем ты хочешь поменяться местами?
— Что вы хотите сказать? — неуверенно переспросил Джон-Том.
— Тот эн'джинеер, которого мы с тобой, Джон-Том, нащупаем нашими мыслями, окажется выброшенным из родного времени и пространства, как это случилось с тобой. И он пробудет здесь куда дольше, чем пробыл бы ты — ведь я не скоро наберу сил, чтобы отправить его обратно. Что, если он не сумеет приспособиться к здешней жизни так скоро, как ты?.. И, может быть, никогда не вернется домой? Принимаешь ли ты на себя ответственность за то, что случится с тем человеком?
— Та же ответственность ляжет и на вас...
— Сейчас под угрозой весь мир, а возможно, и твой собственный тоже. Я знаю, где стою. — Чародей, не мигая, глядел на Джон-Тома.
Тот заставил себя вспомнить мысли и ощущения, с которыми материализовался в этом мире. Стеклянные бабочки... Полная дезориентация. Выдра пяти футов ростом... под поющими на ветвях колокольчиками.
Что, если сюда попадет человек немолодой, лет сорока или пятидесяти, у которого может не хватить сил, чтобы перенести даже физические трудности местной жизни, не говоря уже о психологических невзгодах? У которого дома осталась семья. Или это будет женщина... многодетная мать.
Он поглядел на Клотагорба.
— Мне бы хотелось попробовать подобный обмен. Только если вы не шутите и этот кризис настолько серьезен. Возможно, у вас нет уже выбора. Вам просто необходим настоящий инженер.
— Так, — ответил чародей, — но у меня есть куда более важный повод желать, чтобы подобный обмен свершился.
— Мои собственные желания вполне понятны. — Юноша отвернулся от остальных. — Извините, раз я не отвечаю здешним героическим стандартам.
— Джон-Том, я не жду от тебя никаких подвигов, — мягко проговорил Клотагорб. — Ты всего лишь человек. Я только хочу, чтобы ты принял решение. Если ты решился, этого с меня довольно. Я приступаю к приготовлениям. — И он повернулся к своей скамье, оставив Джон-Тома польщенным, ожидающим и несколько встревоженным.
Вот тебе твое самосохранение, сердился на себя юноша. Остается только пожелать удачи тому, кто займет его место. Сам он так никогда и не узнает, кого притянет сюда.
Однако это его корявое, дурацкое чародейство немногим способно помочь Талее, Маджу... всему Клотагорбову миру. Быть может, оно сумеет помочь сменившему его — если чародей-черепаха не ошибся в оценке опасности. Разумная или нет, мысль эта успокаивала.
«Я не просился сюда, — сказал он себе, — и если предоставляется возможность вернуться домой, черт побери, почему бы ею не воспользоваться?»
Глава 11
День ушел на приготовления, закончившиеся только к вечеру. Посреди центральной палаты Древа на деревянном полу нарисовали круг. Он был испещрен криптограммами и знаками. Возможно, это были вычисления, а может, и всякая ерунда. Талее, Погу и Маджу приказали не путаться под ногами. Повторять не
Пришлось. Клотагорб стал на другой стороне круга напротив Джон-Тома, нервно барабанившего пальцами по дуаре. ... — Что мне делать?
— Ты чаропевец. Пой.
— О чем петь?
— О том, что мы пытаемся сделать. Я бы хотел помочь тебе, мой мальчик, но мне нужно еще о многом подумать. К тому же и голоса у меня нет.
— А что, — с опаской проговорил Джон-Том, — ездовая змея, может, у меня получилась случайно? Сам не знаю, как это вышло. Может, не надо, а?
— Не время, — коротко молвил волшебник. — Старайся. Пой естественно, и волшебство свершится. Таков обычай чаропевцев. Значит, так — у тебя свое дело, у меня свое.
С удивительной скоростью чародей погрузился в неглубокий транс и начал читать заклинания и чертить в воздухе знаки. До Джон-Тома доносилось нечто неразборчивое о пространственных вихрях, связях между измерениями, а также о теории контролируемой катастрофы.
Джон-Том же, напротив, в полной нерешительности перебирал струны дуары. Он искал нужный мотив... От струн исходило голубое свечение. Он был в полном смятении... К тому же приходилось вспоминать все, о чем говорится в песне.
Наконец он прекратил поиски — нужно же хоть на чем-то остановиться — и начал петь «Мечту Калифорнии».
Он ощутил ритм, обманчивую силу слов, голос его окреп, аккорды сделались богаче, и всю свою тоску по дому он вложил в слова: «Там, в Лос-Анджелесе, мне было бы тепло и уютно». В Древе сделалось темно. В центре круга сгустились яркие желтые облака. Как бы отражая их свет, по полу пополз густой изумрудный туман.
Из облаков дождем хлынули желтые капли — сгустки энергии; зеленый дождь потек к небу из ленивой туманной пелены. Встречаясь, капли сливались, рождая единый вихрь, тут же начинающий распухать и раздуваться.
Голос Джон-Тома отдавался в стенах палаты, пальцы его порхали над струнами. Могучая мелодия, столь похожая на гитарную, грохотала, сливаясь со звучным и ровным голосом Клотагорба. Далекие отголоски глубокого низкого звона ревом могучего космоса наполнили комнату — словно бы магнитофон проигрывал запись на два порядка медленнее, чем положено. По телу Джон-Тома бежали мурашки, ослепительный теплый блеск исходил от него.
Он продолжал играть, хотя пальцы его теперь, пожалуй, проходили сквозь струны, не прикасаясь к ним. На рабочей скамье Клотагорба звякали пустые бутылки, книги падали с полок — сама сердцевина Древа сотрясалась от звуков.
Близилась кульминация, приближался конец баллады, а Джон-Том еще оставался внутри Древа. Он попытался передать свое ощущение беспомощности Клотагорбу... спросить, что делать дальше. Наверное, волшебник понял, о чем говорил тревожный взгляд юноши. А может, так случилось и потому, что они просто очень четко взаимодействовали.
Могучая желто-зеленая вспышка истребила и облака, и туман, и кружащий меж ними сгусток. Огромный незримый кулак ударил в солнечное сплетение Джон-Тома... Перегнувшись, он двинулся вперед, но, сделав несколько шагов, ударился о противоположную стену и упал. Свитки, обломки черепов, высохшие головы, висевшие на стене, стружки, щепки, порошки, обрывки тканей — все посыпалось на него. Внутри круга свечение начало слабеть.
Джон-Том не стал обращать на это внимания. Он видел этот круг — а ведь не должен был бы. Потрясенный и взрывом и падением, он все-таки понимал, что видеть внутренности Древа уже не может. Он должен был очнуться дома — лучше всего в собственной комнате... Или в аудитории, или, на худой конец, хотя бы на асфальте Уилширской транспортной магистрали.
А он лежал на животе внутри Древа.
— Не получилось, — громко пробормотал Джон-Том. — Я не вернулся домой. — И он почувствовал себя героем фильма о войне, поджегшим пороховой погреб и взлетевшим на воздух вместе с врагами.
Внутри круга таял последний свет. Джон-Том невольно задержал дыхание. Жалость к самому себе начала отступать на второй план. В центре круга, широко расставив ноги, сидела высокая молодая женщина, разве что на волосок ниже шести футов. Она опиралась о пол отведенными назад руками и очумело озиралась по сторонам. Длинные черные волосы были завязаны сзади в конский хвост.
На ней была абсурдно короткая юбка, из-под которой выглядывали шорты из такого же материала... Гольфы, теннисные тапочки и длинная фуфайка с четырьмя вышитыми спереди буквами. Лицо ее являло собой ошеломляющую смесь профессионалки с Тижуаны и Мадонны Тинторетто... Угольно-черные глаза, как у Маджа, и кофейного цвета кожа.
Она поднялась на дрожащие ноги, отряхнулась и принялась оглядываться.
С помощью Пога Клотагорб перевалился на живот. Тут он сумел пустить в ход все четыре лапы и подняться. Потом чародей попробовал нашарить очки, свалившиеся при падении. В стене Древа осталась вмятина, отмечавшая место, куда он врезался.